Необычный и довольно пустяковый по современным меркам вопрос рассмотрело 27 мая 1924 года Губернское совещание по борьбе с преступностью: вопрос «о хищениях и несвоевременной доставке газеты «Пролетарский Путь» крестьянскому населению». Докладывал о тревожной ситуации с печатным словом редактор товарищ Рытиков.

«Деревня – дремучий лес, – заявил он. – Понятие о правопорядках у ответственных работников отсутствует. Им ничего не стоит раскурить газеты, вскрыть письмо и т.п. В результате 90% газеты поступает частично, 50-60% газеты не доходят. По имеющимся в редакции данным, почта здесь ни при чем. Газета пропадает на местах, в ВИКах (волостных исполкомах – В.М.) и сельсоветах. Один селькор, чтобы выявить это положение пришел в редакцию за 80 верст пешком. Об этом уже писалось в газете, и материал передан Прокурору. В данный момент борьба с газетным вредителем повелась по всем линиям. Циркулярами Губкома, Губисполкома и редакции к активной работе по внедрению газеты в массу привлечены и Волики (волостные исполкомы – В.М.) и ячейки рабкоров. Мы должны объединить все культурные силы деревни в борьбе с этими вредителями…», – призывал Рытиков.

К неожиданной и, казалось бы, очень мелкой проблеме совещание отнеслось со всей серьезностью. Констатировав, что «хищения газет и несвоевременная их доставка является злом, с которым нужно всячески бороться, поскольку газета представляет из себя культурную ценность», своевременная доставка каковой гарантирована соответствующими циркулярами Губкомом, Губисполкомом и редакцией, совещание постановило «повести решительную борьбу с хищениями газет, привлекая виновных в хищениях и несвоевременной доставке их к уголовной ответственности». Вот так, ни больше, ни меньше. Для скорейшей реализации данного решения, прокурору и губсуду поручили издать соответствующие циркуляры, первому – о скорейшем расследовании таких дел, а второму – о внеочередном их рассмотрении. Что касается самой газеты, то на нее возложили обязанность «осветить данный вопрос со всех сторон в печати».

Конечно, представить нечто подобное сейчас невозможно. Современная пресса, хотя и считается «четвертой властью», однако большинство изданий, как бумажных, так и электронных, являются предприятиями скорее коммерческими, нежели идеологическими, этакими стендами для размещения рекламы. Любая иная общественная нагрузка, если и присутствует, то в качестве дополнительной и необязательной.

Совсем иным был подход к средствам массовой информации сто с лишним лет назад. Его еще в 1901 году сформулировал в своей статье «С чего начать?» будущий вождь мирового пролетариата и наш земляк В.И. Ленин: «Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор», – писал он. Таким образом, пресса в то время была не столько средством массовой информации, сколько проводником государственной идеологии и политики, а точнее – одним из важнейших инструментов формирования отношения к таковым в читательской среде. Поэтому неудивительно, что небрежное, а порой и преступное обращение с этим инструментом вызвало острую реакцию со стороны советской власти в лице губернского совещания по борьбе с преступностью.

Ради нескольких строчек в газете…

А еще, кроме прочего, пресса того времени была одним из важнейших каналов устойчивой «обратной связи» между властью и «массами», которая осуществлялась силами рабселькоров – рабочих и сельских корреспондентов.

Рабкоровское движение возникло в 1922 году. Сначала его участников рассматривали как общественников, следящих за жизнью предприятия, а темы для заметок им давали товарищи по работе на общих собраниях. Но к середине 1920 годов задачи «журналистов от станка» несколько изменились.

«Рабочих и сельских корреспондентов нельзя рассматривать только лишь как будущих журналистов или заводских общественных работников,— указывал Сталин в интервью журналу «Рабочий корреспондент» в июне 1924 года.— Они являются прежде всего обличителями недочетов нашей советской общественности, борцами за упразднение этих недочетов, командирами пролетарского общественного мнения, старающимися направить неисчерпаемые силы этого величайшего фактора на помощь партии и Советской власти в трудном деле социалистического строительства».

Что касается «нарывов» на селе, то их вскрытием занимались селькоры, нередко пребывавшие на положении тайных агентов, о негласной деятельности которых зачастую не знали ни односельчане, ни местное начальство. Понятно, что постоянное присутствие под боком невидимых «глаз и ушей», всегда готовых, что называется, вынести сор из избы, таковое ужасно раздражало, а порой даже злило и оно, начальство, как могло боролось с местными «нелегалами».

Так, бурную реакцию членов сельсовета Шишовки Казаковской волости вызвала появившаяся в газете заметка, где неизвестный автор поведал широкой общественности о беспробудном пьянстве председателя. Срочно собравшись на экстренное заседание, совет принялся вычислять автора и пришел к выводу, что таковым, точнее таковой является женщина-волорганизатор. Та отчаянно отпиралась, однако ей и не поверили, но, в конце концов, как будто отстали. Хотя, как оказалось, ненадолго.

Через несколько дней изрядно напившись, совет почти в полном составе отправился к «подозреваемой», чтобы вывести-таки ее на чистую водку, то есть воду. Ввалившись в дом, пьяные члены совета стали требовать от хозяйки отчета перед товарищами, кто дал ей право позорить ответственных работников, безосновательно обвиняя их в пьянстве. А получив отказ, принялись бить стекла. От расправы женщину спас случайно оказавшийся у нее в гостях уполномоченный уездного исполкома по перевыборам.

А в деревне Алексеевке Рачейской волости дело даже дошло до стрельбы. Там бывший секретарь, а впоследствии – уполномоченный сельсовета Постников долгое время никак не мог найти управу на селькора Вдовина. И, наконец, отчаявшись закрыть рот неугомонному правдорубу, пошел на отчаянный шаг – осенней ночью 1924 года подкараулил недруга и пальнул в него из охотничьего ружья, легко ранив того дробью. Будучи задержанным, своей вины ответственный работник не признал, заявив, что стрелял по ворам, забравшимся ночью в его огород. Тем не менее, ему не поверили и отдали под суд.

Но малой кровью реакция на критику в прессе обходилась далеко не всегда. В селе Шереметьевке Канадейской волости Сызранского уезда Симбирской губернии в ночь с 19 на 20 октября в 1924 года был убит местный комсомолец Петр Свирин. Парень буквально будоражил народ своей активностью: вел среди односельчан культурно-просветительную работу, организовывал сходы и молодежные вечеринки, во время одной из которых, проходившей в местной школе, его и застрелили дуплетом из двустволки с улицы через открытое окно. Однако главная вина юного активиста состояла не в организации гулянок, а в том, что в Сызранской уездной газете «Красный Октябрь» регулярно печатались его заметки о недостатках в работе местной власти.

Убийц вскоре задержали. Ими оказались бывший председатель сельсовета Федор Новиков и некто Петр Тутуткин.

Выездное заседание губернского суда проходило в Сызрани, в городском железнодорожном клубе, как показательное. Наряду с прокурором обвинение на процессе поддерживал общественный обвинитель в лице ответственного секретаря уездного комитета партии. А среди многочисленных зрителей, которых не мог вместить зал, присутствовал представитель центральной газеты «Правда», так что процесс получил гигантский общественный резонанс и широко освещался не только в местной, но и в центральной прессе. При таком раскладе приговор должен был стать сурово-назидательным. И он таковым стал – обоих подсудимых приговорили к расстрелу.

А село, в котором погиб селькор, в 1935 году переименовали в его честь и с тех пор оно называется Свирино. Сегодня это Новоспасский район.

Суровая кара, постигшая убийц, по мнению губернского прокурора, «достаточно отрезвляюще действует на всех гонителей». Однако, не настолько, чтобы конфликты местных властей с самодеятельными журналистами прекратились совсем. Хотя таковых и становилось меньше. Например, если за второе полугодие 1924 года их насчитывалось 15, за первые шесть месяцев 1925 – 16, то за второе полугодие 1926 года по фактам притеснения селькоров в губернии было возбуждено всего 9 уголовных дел. В том числе: по одному за покушение на убийство, избиение и попытку к таковому, два – за угрозы, три – за увольнение со службы и еще одно из числа так называемых прочих. Шесть дел были направлены в суд, одно находилось в стадии следствия и два прекращены.

Снизу виднее

К началу тридцатых годов прямые физические расправы с рабкорами фактически сошли на нет. То ли нравы немного смягчились, то ли действительно на «гонителей» отрезвляюще подействовали суровые меры социальной защиты, принятые государством. Так или иначе, но накал борьбы за правду значительно снизился. Хотя, совсем не исчез, поскольку постоянно находиться под угрозой «критики снизу» начальству по-прежнему не нравилось. И оно вырабатывало новые меры противодействия, отвечавшие, что называется, духу времени.

На внеочередном открытом заседании Бюро Ульяновского Райкома ВКП(б), состоявшемся 11 октября 1931 года, собравшиеся рассмотрели заявление председателя Солдатско-Ташлинского колхоза товарища Назарова о плохой работе… редакции газеты «Пролетарский путь», которая, по утверждению заявителя, замалчивала и не публиковала некоторые факты. А происходило это потому, что, как утверждал Назаров, в редакции имелись чуждые элементы, например, некто Рыбаков, у которого нашли 100 пудов спрятанного хлеба.

Сообщение председателя вызвало волну возмущения, вылившуюся в решение бюро «просить КК-РКИ произвести в 24 часа расследование, и, если факт подтвердится, Рыбакова исключить из партии, снять с работы в редакции и дело передать Прокуратуре для привлечении к судебной ответственности».

Проверка, экстренно проведенная рабоче-крестьянской инспекцией, показала, что Рыбаков не кулак, а просто зажиточный середняк, и что хлеба у него обнаружено не 100, а 12 пудов, и не спрятанного где-то, а открыто хранившегося в ларе. Так что никаких оснований к исключению селькора из колхоза не было. А вот председателя Назарова за гонения на деревенского журналиста привлекли к уголовной ответственности. Так что номер не прошел.

В том, что региональная власть жестко била по рукам своих представителей на местах, пресекая всякие их попытки заткнуть рты «народным журналистам», нет ничего удивительного – к началу тридцатых годов селькоровская сеть плотно опутала район, превратившись в действенный инструмент по пресечению разного рода злоупотреблений и отстаивании, как бы сейчас сказали, законных прав и интересов трудящихся. Об этом, в частности, свидетельствует доклад о результатах работы Ульяновской Городской Прокуратуры за вторую половину 1931 года. За указанный период надзорный орган рассмотрел 1216 жалоб и газетных заметок, из которых 698 (свыше 57%) тем или иным образом были удовлетворены, то есть оказались обоснованными.

В числе нарушений, которые прокуратура пресекла благодаря публикациям, оказались: факты избиения детей заведующей детским домом № 2 Чеблуковой, по итогам проверки преданной суду и осужденной; три дела о безобразиях на железной дороге, направленных на рассмотрение в линейный суд; вредительство в тракторной мастерской, также завершившееся судебным приговором; материалы на бывшего директора винзавода Тараканова и ряд других. Всего в суд было передано 18 дел, заведенных по газетным заметкам.

Сектор расследований

«Болото пьянства и рассадник «бывших», – так назывался один из двух селькоровских материалов, опубликованных в газете «Пролетарский путь» 4 января 1934 года. Речь в нем шла об ундоровском колхозе рыбаков имени Степана Разина, где, по утверждению автора, «идет беспрерывная пьянка среди правления и д. лиц колхоза. Предколхоза кандидат ВКП(б) Павлов ежедневно пьян. Ив. Аф. Герасимов – зам. пред. колхоза, он же бригадир, 10 декабря, пьяный на работе, перепутав квитанции, отпустил вместо мальков полумерную рыбу. Пьянствует и пред. ревизионной комиссии Винокуров.

О таком вопросе, как выдача продукции членам рыбколхоза Павлов и не заботится. Член колхоза Г.М. Марасов вместо 5 пудов получил 12 килограмм. Парторг колхоза Демидов, работающий в колхозе около 1 месяца, до сих пор не получил муки.

В колхозе засели бывшие бандиты и воры Герасимовы: Михаил, Иван, Петр систематически пьянствуют. Члены колхоза терроризированы Герасимовыми.

Нужно произвести чистку рыбацкого колхоза и выгнать оттуда всех воров, пьяниц, бандитов, вредителей», – горячо призывал селькор, скрывавшийся под псевдонимом А. Чарский.

Вторая публикация, подписанная неким Петровым, гневно требовала показательного суда над убийцей… коня.

«На днях колхозник кротовского колхоза «Красноармеец» Инейкин Андрей, при возвращении из города, между Кротовкой и Баратаевкой, убил колхозную лошадь. Он безобразно быстро ехал на лошади и, доехав до оврага, загнал коня под кручу. Инейкин там и оставил павшую лошадь, и никому об этом не сообщил. Только на другой день лошадь была найдена колхозником Курдиным. Преступник скрывался и лишь через несколько дней был задержан.

Инейкин – ярый подкулачник. Будучи бригадиром третьей бригады, он усердно укрывал своих друзей-родственников, расхищавших добро колхоза. На молотьбе при его прямом содействии было украдено девять мешков ржи Инейкиным Тимофеем.

Нарсуд приговорил тогда Инейкина Тимофея к десяти годам лишения свободы, а Инейкина Андрея – к шести месяцам принудработ.

Колхозники горячо возмущены преступлением классового врага и просят прокурора тов. Склярова срочно выслать расследование на место преступления и организовать показательный процесс», – о имени народа требовал сельский корреспондент.

К тому моменту, когда эти заметки были напечатаны, в «Пролетарском пути» уже функционировал специальный «сектор проверки исполнения и расследования», о чем свидетельствует сохранившийся в архиве типографский бланк. В его левом верхнем углу, как и положено, помещены официальные сведения об издании, из которых видно, что газета являлась органом сразу трех организаций: горкома ВКП(б), горсовета и городского совета профсоюзов, от имени которых и действовал указанный тут же, но чуть ниже сектор проверки и расследования. В «шапке» приведены также телефон редакции –№ 5-73 и ее адрес: г. Ульяновск, ул. Л. Толстого, 10.

Тоже вверху листа, только правее «выходных данных» учреждения, впечатана выписка из циркуляра Верховного суда РСФСР, предупреждающая о том, что: «Разглашение должностными лицами имени корреспондентов и равно содержания заметок, передаваемых им для расследования, является, наравне с разглашением не подлежащих оглашению данных дознания и следствия или сведений, не подлежащих оглашению, уголовно-наказуемым преступлением, виновные привлекаются к ответственности по 104, п. «в» или 117 ст. УК».

И, наконец, под этим грозным предостережением находилась главная часть документа: «Сектор расследования «Пролетарского пути» просит вас принять самые решительные меры по прилагаемой корреспонденции_______________________

О результатах вашего вмешательства в дело известите нас в кратчайший срок с возвращением материалов.

Сектор расследования.

Ответ ожидается к________с. г.». В прочерки от руки вписывались дата запроса, его адресаты (прокурор, РКИ и пр.), а также название и содержание корреспонденции, подлежащей вмешательству.

На подобные «поручения» газеты власти реагировали в высшей степени серьезно и оперативно. «Препровождается для срочного расследования корреспонденция газ. «Пролетарский путь» «Артель СМЫЧКА – в руках классового врага», где говорится о злоупотреблениях в промартели портных и сапожников, организованной в с. Ундорах. Расследование закончить к 20/1 с. г. и дело выслать Прокурору», – указывал этот самый прокурор Скляров в препроводительной к газетной вырезке, направленной им 10 января 1934 года в Ульяновское горрайуправление милиции и в Ундоры уполномоченному Ключникову под грифом «Срочно».

В тот же день и под тем же грифом начальнику ГРУМ и в редакцию «Пролетарского пути» ушла еще одна прокурорская бумага, где милиции «предлагалось» срочно расследовать другую газетную публикацию под заголовком «Вор в сельпо», в которой счетовод Ново-Уренского Сельпо Тарасов обвинялся селькором в «хищении карамели в количестве 50 кг и продаже их на рынке по 10-15 р.».

Чем закончились эти расследования, не известно, а вот заметка в газете «Володарец» принесла вполне ощутимый результат, изменив к лучшему бытовые условия по крайней мере нескольких семей. В одном из номеров, вышедшем в конце января все того же, 1934 года, говорилось о том, что рабочие «володарки», проживающие в доме № 8 по улице Красноармейской, вынуждены ютится даже не комнатах, а в тесных кухнях, где «кубатура не соответствует законоположению». Реакция на выступление последовала незамедлительно и уже 10 февраля старший следователь Сафонов письменно отчитался перед редактором о том, что прокуратура предложила администрации завода «немедленно удовлетворить квартирами рабочих путем переселения из плохих квартир в хорошие, что последним и сделано, согласно их сообщения от 10/II-34 г. Из кухни дома № 8 по Красноармейской ул. жильцы переведены в другие квартиры».

Впрочем, нельзя не сказать и о том, что не всегда в своих разоблачениях селькоры были правы. Иногда они ошибались, а порой пытались свести счеты. Например, не подтвердились сведения, опубликованные в «Пролетарском пути» 17 ноября 1933 года под заголовком «О безобразиях на мельнице в с. Ундорах», которая информировала общественность о якобы творившихся там злоупотреблениях с гарнцевым сбором, то есть с зерном, полагавшимся владельцу мельницы в качестве платы за помол. Разбирательство с выездом следователя на место длилось почти три месяца и лишь в начале января 1934 года прокурор проинформировал редакцию о том, что информация не подтвердилась.

Неправдой оказалось и содержание материала «Первая весенняя тревога» от 8 марта, в которой автор сообщал о некондиционных семенах, якобы полученных колхозом «Красноармеец», что в селе Вышки.

Выехавшая туда следователь Железина, в конце концов пришла к выводу, что «все указанные факты в газетной заметке не подтвердились» и постановила «материал следствием не возбуждать ввиду отсутствия наличия состава преступления». 20 марта свою статью официально опровергла и сама газета.

Что ж, никакой механизм никогда не работает без сбоев, тем более такой сложный, как рабселькоровский, собранный с нуля, что называется по наитию. Тем не менее, при всем своем несовершенстве, особенно на начальном этапе, он играл огромную роль в отладке складывавшейся системы советской власти, держа в постоянном тонусе отдельных ее представителей на местах. Нередко ценой селькоровской крови.

Источники:

ГАУО Ф. Р-1101, оп. 3, д. 93, л. 13,13 об., 163,164.

ГАУО Ф. Р-1435, оп. 6, д. 10, л. 11,15.

ГАУО Ф. Р-1435, оп. 1, д. 96, л. 10-21,

ГАУО Ф. Р-1435, оп. 1. Д 457, л. 6, 7, 12, 14, 35, 70, 158.

ГАНИ УО Ф. 1, оп. 1. Д. 906, л. 163 об., 164

https://www.kommersant.ru/doc/3325686

Владимир Миронов